Осень. Увяданье красок — музою тоске.
Памяти — пробуждением.
И твой сыпучий образ, портретом на песке,
являет мне искусство осеннее.

Зыбкие черты. И, всё же, опытной рукой
чувственность губ не смазана.
Твой взгляд. Твоя улыбка. — Тебя я знал такой.
Но с разными людьми была ты разною.
И значит, та любовь была игрой.

Грешной та была любовь. А нажитым — сума.
Стал наш дурман на вкус иным.
Промыла кисти осень, свой дописав роман,
где верхним слоем стыли краски тусклые.
Где свет, в удел холста, съедал туман.

Клочьями овечьей шкуры небо. И портрет
сходит в песок под дождиком.
И, грешный, в покаянье, гляжу тебе я вслед.
Мне ночь не спать по воле художника.

Густой туман хандрой завис над городом.
И стынул город в вязкой тишине:
ни запахов привычных, ни теней —
любовь бедою в дом.
И, выбрав целью слабину,
сверлила мысль «В плену!».

Она ушла. В её беспечной поступи
фальшивость чувств чернела напоказ.
Судьба вновь разыграла с жизнью фарс:
любовь я постной пил!
И тут же мысль к стыду “Обман
раскрыл не ты – туман.”

Обычно шумный дом сознанью хутором:
умолк, едва в него туман проник.
Был день тот бесконечен и безлик.
Рассудок ступором.
И, возгоняя пульс в висках,
росла в надрыв тоска!

Стал жухлым двор: живыми, краски осени
враз смыло непогодой в бездну дня.
Кураж слетел. С ним страсти. Без меня! —
Мой голос тон сменил!
Так, чувством воспалённый, нерв
грусть вскипятил во гнев!

И чудо! Не гроза — разряд отчаянья
взорвал тот, вроде, безучастный мир!
Я вышел: звездопаду пел эфир!
Уняв печали дня.
И, с осенью уйдя в загул,
любви шок ветер сдул.

“Казалось бы, чего мне не хватало? — Эдем!
Витрина изобилия.
К тому же связи наВерху.
Но мир, где нет проблем, —
недолговечная идиллия.
А тут такое на слуху…
И, вроде бы, свободы вдоволь. До наготы!
И девственность сознания.
И бесконечность бытия.
Но в негу доброты
прокралась, осенив, мысль задняя,
что правду от меня таят.
Тут, как не рассуждай, мятежный ангел был прав:
запретный плод — Божественный!
Но тайну дерева вкусив,
я помню про устав.
А по нему моя боль — жест вины.
И зуд познания — пассив.”
…
Прошли тысячелетия. Девичий порыв
холодным ветром времени
раздулся в гибельный синдром.
Познанье с той поры
висит на нас фатальным бременем,
смешав вовек зло и добро…

Не судите обо мне по ничтожным делам,
по пустым словам,
поступкам противоречивым.
Итогом жизни — тлен.
И всё ж, и всё же, что-то получилось.
Ну, а какой ценой, судить не вам.

Не судите по лицу: мало в нём от меня.
Факел без огня.
Гладь — нервной рябью после бури.
Безудержный, к концу
мой нрав у разума в тисках, но дури
с лихвой и в срок я предьявлю Творцу.

Не судите обо мне по рассказам других.
Холерик. Но не псих.
Не глуп, но к умным не причислишь.
Мой опыт не в цене.
Не вес, не рост. Не зорок, не  плечист. Лишь
любви, до боли, мне дано вдвойне.

“Он не льстец и не ханжа” — подтвердит вам любой.
Близкий ли чужой —
на мне никто не видел маски.
Властитель мой — душа!
Лишь ей, ей уступаю я. По-рабски.
Но признак воли — быть самим собой!