Памяти Алёши Прогера

Маршрутом вечности звезда летала, страстью горя.
Летала, жгла себя… Устала.
С орбиты звеёдной в бездну тьмы звезда упала!
И ни страстей, ни кутерьмы.

А наши бренные пути идут маршрутом земным.
У вечности взаймы взимая,
кто власть, кто скарб, на жизнь и впрок, мы забываем,
что всё вернём в короткий срок.

Вселенной глас в глухой ночи в который раз шлёт сигнал:
“Очнись! Звезда — и та упала!
Есть всё и колокол звучит — тебе ж всё мало.
Но что возьмёшь за перевал?”

Неуёмным жизнелюбом, в три ствола,
крыльями-ветвями выше крыши
во дворе моём росла,
разраслась восторгом вишня.

Я привёз её младенцем по весне
первенцем для крощечного сада.
Всех деревьев три, но с ней
больше сада мне не надо.

Солнце вишенку пригрело. Ей на сон
ветер тихо пел над колыбелью.
День пришёл, соседский клён
глянул — чаровница! В белом!

С той поры девица каждую весну
местных женихов с ума сводила.
А ведь рядом с ней в саду
яблоня цвела и слива.

В эту долгую весну во всю бродил
хмель любви. И вишня загуляла.
Я взывал к ней: “Не блуди!”
А ей любви всё было мало.

Страсть согнёт (себя я помню молодым):
к лету плечи женские провисли.
Верила: любви плоды
сладки. Оказалось — кислы.

Ну, а я, сказав себе: “Двор — не притон!”,
срезал три ствола. Наполовину.
Будущий любви сезон
ей встречать полуневинной.

Всё пустыннее мой круг.
Вот и друг —
редким гостем.
У него свои дела.
Развела
не судьба нас врозь:
река течёт — рассохся мостик.
Надёжен в нём один лишь гвоздь.
Он в стихиях разных сред
столько лет
не ржавеет.
Он бы вечность как металл
простоял.
Но с теченьем дней
с доской сцепление слабеет,
а связь и встречи — все на ней.
Всё стремительней река.
Но пока
мост на месте.
Хоть и дряхленький на вид,
простоит!
И не год, не два —
послужит долго нам он. Если,
конечно, будет в нём нужда.

Тишине прохлады поцелуй —
придыханьем ночи:
слабому — покой и сон.
А для ветра он — игривость струй.
Скрытой страсти почерк!
Два взгляда с двух сторон.

А в моём отторгнутом мирке
чувственность прохлады
лету жизнь не придала.
По дороге к ночи, налегке,
мне не страсти надо —
мне б голоса, живого! И тепла…

                          Под влиянием В. С. Высоцкого

По прямой по бездорожью под бесовый пляс
грозе навстречу пригорблённой поступью
к границе пробираюсь. На глаз.
Иссохший, в духоте пот свой пью.

Надо мной распухший свод рычит, как сытый зверь:
“Банкроту ли играть с судьбой по-крупному?”
Грозе перечу: ”Без козырей
живу давно я. — Рупь на кону.

Будь ты в миру хоть владыкой, хоть швалью —
судьбе твоей по боку курс и маршрут:
её взгляд и чувства черствы.
Я, нищий, себя провожаю
до общедоступной черты
в надежде на вечный приют.”

Мне роднёй — полынь, латук… Мне ворон — верный друг.
Мой социум — вселенной одиночество.
Степи дурман да горечь вокруг.
А впереди тоской — ночи створ.

Пыль в глаза и ветер в грудь: “Ты не пройдешь. Привал.”
И вот уже шрапнелями им вторит высь.
Цепляет, вяжет ноги трава:
“Под гнев стихии не торопись.”

Видимость ноль. Атмосфера чужая.
И, всё же, в наглядность напастей тщеты
под злобный отчаянный вой
я, зрячий, себя провожаю
до чёткой, но скрытой черты.
Я, трезвый, иду по прямой.

Обо мне хоть кто-то вспомнит завтра? — Не вопрос.
Как мне, живому, дела нет до похорон:
не я остыну — масса. Отброс!
А там… холодный Стикс и Харон.

По прямой по бездорожью под бесовый пляс
грозу я встретил в полный рост. В открытую!
Ещё мой не растрачен запас:
дойду и постою на краю!

Щупальцам молний не высечь скрижалей:
мыслителя нет справедливей, чем Ты!
Тебе доверяюсь: на Суд
я, грешник, себя провожаю
до преодолимой черты.
Я жизнь всю в улики несу…