Носится, ухая, ветер-дикарь.
Белая мгла. — Вьюжит декабрь.
Тусклый фонарь скрыто любуется
светлым весельем на улице.

Щёки строений под гримом густым.
В пышных мехах денди-кусты.
Девица-ель всем улыбается:
в радость гулянье красавице.

Кружит, спускаясь, стотысячный рой:
вестник тепла — звёзная роль.
Дым над трубой с крошками дразнится.
Общее шумное празднество!

Тихая улица: ветер устал.
Дремлет фонарь. Кончился бал.
Холст в чистоту детского личика —
шалость природы-язычника…

Безголосье. Сонной суеты пора.
Вот и осень сходит со двора.
Осыпает отжитым, отгоревшим в тлен.
У природы время перемен.

Ждать недолго: лёту для зимы — на взмах.
В радость ёлке, липке голой в страх.
Старикам в уныние, деткам в озорство.
Дух зимы — покой и торжество.

Флюгер нервный носом ловит на ветру:
перемены к злу или к добру?
Лишь один слепой валун знает наперёд:
ничего здесь не произойдёт.

А для моей души что ни день — то плен!
Ей который год тесно в осень.
Ветер, укажи курс для перемен!
Залетай с добром! Хотя бы в гости…

На его худом лице жизни роспись — паутинкой.
Страсти, в стынущем кольце, — угольками впалых глаз.
Дней запал — остатком сил. Счастье? — В стоптанных ботинках.
Он их все давно сносил, не запрятав прозапас.

Для него любовь — слепой заблудившейся цыганкой.
В дивной шали голубой — атрибут небесных чар.
Поздно. Выгорела шаль. Даже выцвела изнанка.
И теперь его душа — отгоревшая свеча.

На календаре время к холодам.
Небо, грустью набухая,
мчит за горизонт. К светлому! А там
стынет ночь глухая…

Но когда, избрав краской бытия,
день твой жёлтым красит осень,
есть художник-маг — память! С ней твоя
грусть, считай, на сносях.