На сносях

На его худом лице жизни роспись — паутинкой.
Страсти, в стынущем кольце, — угольками впалых глаз.
Дней запал — остатком сил. Счастье? — В стоптанных ботинках.
Он их все давно сносил, не запрятав прозапас.

Для него любовь — слепой заблудившейся цыганкой.
В дивной шали голубой — атрибут небесных чар.
Поздно. Выгорела шаль. Даже выцвела изнанка.
И теперь его душа — отгоревшая свеча.

На календаре время к холодам.
Небо, грустью набухая,
мчит за горизонт. К светлому! А там
стынет ночь глухая…

Но когда, избрав краской бытия,
день твой жёлтым красит осень,
есть художник-маг — память! С ней твоя
грусть, считай, на сносях.

Осенняя мелодия

Утра вздох больной душе в негатив.
Зябким светом серебрят росы.
Дум минорный лад, а с ним тоски мотив
в пробужденье вносит осень.

Небу молятся цветков семена:
не дождя они — тепла просят.
Полуголый куст, худой, дрожит со сна.
В блёстках паутинка. Осень.

Но уже сосед их, клён молодой,
наконец-то грусть-слезу сбросив
на земли ладонь, усталую ладонь,
улыбнулся утру. В осень.

А когда согреет музыку день,
тёплых красок пробудив россыпь,
оживёт округ. И в этой красоте
жизни суть раскроет осень.

Любовный хмель

                                    Гуне

У неё на текущий момент
никаких чувств ко мне больше нет.
Время сдвинулось. Любви сезон
быстрой стаею слетел за горизонт.
И в безвыходность влюблённого тоска
давит массою в висках.

Дни тепла и блаженства прошли
для моей безутешной души.
Утро — светом непогоды. Дождь.
Стылый вечер — хмелем грёз. Похмельем — ночь.
И в щемящую реальность бытия —
одиночества петля.

Краски осени — грусти клавир.
Клён, сгорая, взывает к любви…
Увядая, льнёт к земле трава…
Небо — серые на сером кружева…
И в такой, почти застывшей тишине
вечность ждать любви и мне?!

Вдруг, сквозь тучу глазок просверлив,
юркий лучик пошел на прорыв!
И вот-вот осенний колорит
распогодится под музыку любви.
Ну, а там и я в восторженном хмелю
уловлю её “лублу…”

Хмель высоты

Тихо. Сонной далью небосвод.
В небе облачко плывёт. —
Лебедь белая и море! Красота в сюжет.
Благостный покой и мир душе.
И, всё ж, не краски магией холста:
зовёт и соблазнаяет — высота!

Маг-Художник. Несколько мазков.
Цельный замысел? Кураж?
Для крылатых явь пустую в наполнитель снов
превратил. — Искуснейший мираж!
И крепче нет напитка для мечты,
чем хмель от ощущенья высоты!

Вечности субстанция. Но те,
кто бывал на высоте,
знают: чувство опьяненья — фактор временной.
Этот мир в реальности иной.
И сколь бы не был сладостным искус,
вслед ждёт тебя паденье. Или спуск.

То же небо. Лишь честней на вид.
Туча тучная висит.
Мрачной близкой перспективой. В трезвый приговор.
Тут не до полётов, не до гор.
Но дурью свет — Художник озорной:
любой, крылатый, грезит высотой.

Полуживые

         “Полу-милорд, полу-купец…”
                                        А. Пушкин

               “И полулюди-полутени…”
                                       А. Ерошин

Август — в выдох лета. Небо — тощий студень.
В городе больном бесцельно бродят полулюди.
Взгляд неуловим: полуслепы.
В ориентир им мглою пыль.

Слабенький народ. К станку бы их, в солдаты:
то ли полоумны, то ли полудурковаты.
Лица — маскарад. Чудны на вид:
смешны, но неулыбчивы.

Музыкой им — кашель, хромота — искусством.
Там любовь — феномен полустрасти, получувства.
Мир полутонов, полутеней,
где полноценность не в цене.

Встретившись лоб в лоб, расходятся, поссорясь:
правом — получесть, когда судьею — полусовесть.
Серая среда в цветной сезон.
И не видать ей горизонт.

Но выдохнется лето. Жар спадёт. А после
полумёртвый город оживит, на время, осень.
И пыль прибьёт дождем… И, сбросив груз
полуживого, станет город пуст.