Ночь. Скелеты звезд. Скулы месяца.
Злит бессонница. Ветер бесится.
Ночь такая в упрёк не судьбе:
ночью каждый сам по себе.

Наугад во тьме память рыскает,
из далекого сделав близкое.
Строил замок годы… — груда камней.
Жизнь моя взывает ко мне:

“Настоящее — не судьба твоя.
Принимай его щедрой платою.
Память зряча? — Пусть заглянет в архив.
Справедливо? Ты ж справедлив!?

Будь разумнее. — Мало ль хочется!
Запах осени? Одиночество?
Как бы ни был урожай твой убог,
не судьба подводит итог!”

Я киваю ей. Мысли ввысь спешат.
Небо мне: “Дай срок — вволю выспишься.”
Ночь бледнеет: день встает на дыбы.
Жизнь: «И тебе вот так надо бы…»

Ажурный мазок и сплывёт луна
в пустынную глубь океана.
В страну отрешенья и сна.
Но свет из-под рамы уже поёт
холсту в пробужденье осанну:
искусный художник зажёг восход.

Всё ярче палитра, всё краше холст.
И рама любуется небом,
что светит уже в полный рост.
И колокол жизни вовсю звенит!
И день упоительной негой.
И блудное солнце вошло в зенит!

Пропеты мелодии дня. Остыв,
ложатся бесцветными краски.
И жизни карманы пусты…
И тут же под раму лучи скользят:
конец восхитительной сказки.
Художник талант исчерпал. Закат.

Роем злые языки. Воздух — пекло цвета меди.
Свод небес то хмур, то бледен. А вмешаться не с руки:
даже небо верит в ярлыки. —
На кострах сжигают ведьм.

Был коротким трибунал. Приговор — единогласным:
судьям с ходу было ясно — враг! Духовный маргинал!
Пламя зрелища в девятый вал
ослепит людские массы!

В страхе замерла толпа. Начеку глаза и уши.
Стадный опыт — люди ушлы: заступился и… попал!
Власть божественна! Толпа слепа.
Слепость — корень равнодушья.

Жар спадает. Палачей лица — смесью гари с потом:
казнь — нелёгкая работа. Им бы газовых печей…
А пока на ведьм в таком ключе
по стране идёт охота…