Сквозь тоски канитель волочится апрель…
По бульварам пустым он бредёт нелюдим…
Небо грузною тушей на плечах квёлых крыш.
Атмосфера удушья.
Новость вести сродни. На одно лицо дни.
Мир людской суеты в ожиданьи застыл:
от всесильной природы одного жаждет лишь —
перемены погоды.

Но природа мудра: стрессы, страхи, хандра… —
не болезнь, а синдром. Суть проблемы не в том:
от него жизнь не сгинет. Непогода? — Пройдёт. —
Беды сеет гордыня.
Атом, космос, хай-тэк…, а, всё ж, слаб человек.
Но тревоге земной не ненастье виной:
жадность, спесь — вот угрозы на летальный исход!
Так что, не было б поздно…

To Astin born that day

Утро — почтальон чудес: небесной манной
сыплются снежинки — дар зиме.
Рукоделья час и… снег желанный
ляжет гладью на земле.
С ним теплее на земле.

Полдень. Облака в пуху. Весь город в белом.
Ветер, тот с утра прилёг — устал:
ночь, считай, без сна. Гнал, но успел он:
вечером начнётся бал.
Долгожданный зимний бал.

      А для пылких ожиданье —
     гнёт: занять им нечем рук.
     «Ключ к свободе, Б-же, дай мне! —
     Два крыла сбрось к вечеру!»

В предвкушеньи чуда замер свод блаженный…
Нежил землю снег: она спала…
Спал и я. И, вдруг, из вод вселенной
к куполу луна всплыла!
Полная луна всплыла.
Небо фейерверком звёзд!  Светла дорога.
Воздух свеж и звучен. Вечер — сласть! —
На краю созвездья Козерога
только что звезда зажглась!
Новая звезда зажглась!

      И в её волшебном свете,
     юный, я летал во сне!
     Пел эфир! Резвился ветер!
     И теплом лучился снег!

Ты меня не гони в горящую даль:
глаз моих не зажечь вечерней зарёю.
Горизонта соблазн — мираж: там былое
прячет в красках огня цыганская шаль.
Счастье, воля, любовь… — что б не пела цыганка,
страстный голос разносит печаль.

Там в зовущей дали ни чувств, ни тепла:
космос — голая степь студёной зимою.
Даль — стихия для звёзд! Мне ж ближе земное:
у меня на тепло иная шкала.
И для чуткой, как ты, даль не лучшее место.
Как бы пылко она не звала.

А былое — фантом. Нигде его нет.
Это память твоя, как может, рисует,
норовя воссоздать с пристрастьем, но всуе
из усохших теней реальный сюжет.
Многоцветна пастель, но… — на каждой картине
вновь всё тот же поручик Киже.

А сегодняшний мир… — он сопоставим:
для уставшего даль — надеждой на нечто.
Но ты так молода, чтоб маяться вечность.
Искупая, притом, грехи не свои.
Что до сказочных мест: я там был. До рожденья. —
Ничего в них мне даль не сулит.

Да, страстями и наш мирок обделён.
Чую: жизни вино скисает… Старею…
Но, пока ты со мной, мы друг друга согреем,
хоть у нас впереди холодный сезон.
Только не доверяй красоте и соблазнам! —
Даль пуста. Не спеши за кордон.

Моим друзьям, рождённым в ноябре

Осень. Ноябрь. В полудремлющем парке
время, успев забежать наперёд,
ищет покой после летней запарки.
Выдохлось. Пусть отдохнёт.
Суетна жизнь в маятный век.
Вторит им времени бег.

С ночью у дня расторгается сделка:
смены всё те же, но раньше закат.
Снова часов переводятся стрелки.
Пусть хоть на час, но назад!
Час пролетит — время в пути.
Гонки… — крути, не крути.

Так вот и в старости. Время к закату? —
Памяти стрелки назад перегнал. —
Утренний час. Ты вернулся в «когда-то»!
Лишь статус иной… — нелегал.
Край твой и дом! Там света очаг!
Опомнился… — ты им чужак.

В том же окне там надежда невестой,
стаей мечты так же в выси парят.
Стал ты варягом для этого места
в гуще событий и дат.
Жизнь умыкнуть в молодость? — Бред! —
Власти над временем нет.

Краски заката смываются в тени.
Даль голубая — хохочущий дым.
В сумраке вечера, в грусти осенней
прячутся лета следы…