Дождь со снегом.
Ну, разве это радость для зимы?!
Ей, девице, рано думать о капели.
Клочья неба
до земли свисают. В горечь. В дым.
Ветер воет, одиночеством гоним.
Месяц бедный
где-то прячется в тени светил.
Остальным под плач метели
свет не мил.
Льёт и сыплет.
Пробирает до костей тоска:
и по жизни зарядила непогода.
Но ветер сиплый
тёплым голосом духовника:
“Настоящая метель уже близка.
Ей по силам
изменить промозглой жизни ход.
Станет всем невзгодам кодой
Новый год!”
Она моя дочка, сестра и жена.
Ровесницей мне и подругой она.
К тому же со схожим, кажись,
xарактером мы родились:
упрямы оба, вспыльчивы. С луча.
Почти незаметны подчас.
Пятном, окруженью в контраст,
нередко мы въедались сгоряча.
Её настроенье в течение дня
меняется резко — в точь, как у меня:
то явно игрива на вид
и всё обогнать норовит,
То обречённо тащится вослед.
И, всё ж, есть черта у неё —
устанет, но не отстает!
И мне верна! Пока мы видим свет.
С годами всё чаще смотрюсь, как она:
ни песни мои, ни вино, ни весна
крутых перемен не сулят.
А те, что пришли, — на закат.
Зато она по скрытой доброте
в дорогу, где ждут холода,
укроет меня навсегда.
Укутает собой. — На то и тень.
Ночь без сна: зима в светлых грёзах.
На дворе декабрь. Он девице мил.
Им вдвоём тепло. На морозе! —
Страсти, молодость… А я… душу застудил.
Ночь её лечил чудным зельем:
детства мёд, любви высушенный хмель.
Грешным сном поил, ждал и верил:
отогрею, а потом мы уйдём в метель.
Всё, что прописал лекарь-память,
подносил душе. Но… не помогло.
Чары декабря, вьюги танец… —
поздно: наш с душой декабрь сладко спит в былом.
За окном шелка вьются гладью…
Белоснежный шлейф, кружева… — бутик.
Впору для зимы это платье:
поутру ей с декабрём под венец идти…
Вечер на беззвучной улочке чадил печаль.
Каланчой под мрачным фонарём
человечек в чём-то чёрном чужаком торчал.
Впрочем черни я не чуял в нём.
Чахлый, чуть ли не чахоточный, случайный гость,
чем-то озабоченный, молчал.
Чай не мученик, не нищий. Не читал в нём злость.
Но и счастья он не излучал.
Что меня к нему качнуло в полуночный час?
(если честно, я ведь сам молчун)
Чай, всё та же одичалость, что так точит нас,
что и силачу не по плечу.
Было что-то в нём от черта, паче чаяния —
чересчур чумазый мужичок.
И в его чертах, вначале, не случайно я
прочитать сочувствия не смог.
Под курчавой чёрной чёлкою колючий взгляд
излучали чёрные зрачки —
Необычный, чисто волчий. И чумной наряд:
чёрный плащ, перчатки из парчи.
Нынче мне, считай, почти в зачёт учение:
встреч случайных участь впредь я чту:
ничего нет чётче в вечности течения,
чем печать, но … будучи на лбу.
В закат,
но не клином, нe гуськом —
летят
дни мои пугливой стаей.
И года тут ни при чём.
Осень. Листопад.
В итог
сонный дом и грустный сад,
Клубок
мрачных дум. Тоска пустая.
Да удача прячет взгляд.
Жизнь идёт, но … поперёк.
Что есть —
на всё прихоти судьбы.
Но в лесть
перед ней не гнул я спину.
Вот и срок снимать плоды.
По делам и честь.
Нигде
не зажёг я маяка.
В беде
не сумел стать другом сыну.
Как я лихо запрягал!
Лишь держать не мог в узде.
Не смог
распознать, где чувства, где
подлог.
Никого не осчастливил.
Самых близких проглядел.
Горестный урок.
Ноябрь
осыпает невпопад.
Но я
Остаюсь, хоть дни пугливо
улетают. Листопад —
Неизбежность бытия.
