Вот и к дому, наконец, подъезжаем.
Дно телеги — небу знак: разгрузились.
Голова в поклон. Под шаг. Губы в мыле.
Потерпи. Ещё чуток. Распрягаю.

Впору сбрасывать гужи да оглобли.
А пока супонь хотя бы ослаблю.
Впредь ходи без хомута. Так удобней.
А рубцы? — Сойдут легко… за медали.

Посмотри: уже открыты ворота.
Будто б рай нам обещают? За гранью?
Там ли боли нет? И гноя, и пота?
Там безвременный ночлег? — Распрягаю.

Там растёт овёс. Там сладкие травы.
А меня бокал ждёт. Полный до краю.
Говорят, там ни наветов, ни травли.
Что ж, доверимся, дружок? — Распрягаю.

Вспомни, сколько раз, сбиваясь с дороги,
всё ж, добра и мы раздали немало.
Нам ответной бы любви. Хоть немного.
А досталось? — Только грусть. И усталость.

Мы с тобой наспотыкалися вдоволь
по ухабищам судьбы. Ноги сбиты.
Но дорога, что ведёт прямо к дому,
обещает нам покой. И в избыток.

Там прохлады мир. Там вечности лучик
растворит нас в тишине благозвучной.
Затеряемся в приветливой дали.
Не нужны мы никому. Распрягаю…

Толстячок-старик. Осанка набекрень.
Коротышка-серость с лысиной в морщинах. —
Наблюдает леса жизнь бывалый пень:
там в среде живой всё по-прежнему.
Локоть в бок соседу вставив в тесноте,
лезут бабы-липы и дубы-мужчины.
Ох, как прут они к желанной высоте!
Как спешат взойти в сытой жадности!

На собратьев мудрый зритель смотрит вверх. —
Благодать! Мир искушений. Мир утех.
Листья, ветки, ствол… — цвети и набухай!
Краски века: жизнь беспутна и лиха!

Он и сам пинал слабейшего под дых,
как и все, толкаясь в поисках услады.
Благо, силой был и ростом на троих.
Жировал в отвал. Жил и властвовал.
Мощь его давным давно не на слуху,
но зато постиг он истину в награду:
красота, богатство, званья — всё в труху
жизнью-мельницей перемелется.

На собратьев мудрый зритель смотрит вверх.
Что сказать им? — Слеп и призрачен успех.
Веток связи, ствол-костяк, листвы меха…
А по сути древесина и… труха.

Разбудил меня в ночь голос неземной:
вроде, по итогам, долг за мной.
Вот так всегда: ещё не вышел срок,
уже трезвонят кредиторы наши.
Но предстать пред Тем, с кем лично не знаком,
да не просто нищим, — должником?! —
Вот тут её, что так всю жизнь берёг,
я выставить решился на продажу!

Товар неброский, но чудной на вид
продать попробуй, коль на рынке всё есть.
Но мой продукт — он явный дефицит!
«Купите совесть, господа! Купите совесть!»

Покупатель, он расчётлив и хитёр:
знает, с ней запреты, стыд, укор…
К тому же в моде ей не быть вовек! —
Носи её потом никчемным грузом…
«Но поймите: этот тягостный продукт
кто-то, всё ж, сварганил не в бреду!
Неужто не знаком вам человек,
в ком совесть не является обузой?!»

Товар неброский, но чудной на вид
продать попробуй, коль на рынке всё есть.
Но мой продукт — он явный дефицит!
«Купите совесть, господа! Купите совесть!»