Лязг да тряска здесь дорожною рутиною.
Хлябь осеннюю к утру сковал мороз.
По томительным ухабам кони смирные
волокут весь день нагруженный обоз…

Гол пейзаж. Худа дорога. На обочине,
косогористой окраине земной,
на заброшенной телеге развороченной
пожирает небо юнкер молодой.

Там в лазури океана тишь да гладь кругом.
Ни штормов, ни ураганов роковых.
Там ни красных нет, ни белых. Там в краю былом
дни богатою палитрой. Для живых! —
Натуральным украшением невест венки.
В транс восторга солнца сказочный восход!
Звуком радости вечерний звон рождественский. —
Счастья запахи! Четырнадцатый год.

Сон ли бред? — Вдруг, в ленту голос лиха смерч вписал:
над землёй горящей скрежет воронья.
А над юношей жизнь струйкой пара мечется,
забиваясь в уголки небытия.
И, мечась, покоя ищет ветер во поле.
И душе пора готовиться на взлёт.
И поодаль, у дороги, ещё тёплую,
плоть его уже приют последний ждёт.

Кадры медленно плывут земной орбитою:
сцены отрочества, детства… Вот и дом.
Сёстры, мама… и глаза его, открытые,
растворяться стали в небе голубом.

Опий времени страну не исцелит: елей —
не то средство от безумия войны. —
Зло живуче! — И быть судьбам победителей
горше судеб проигравшей стороны.

К итогам…

Лязг да тряска здесь дорожною рутиною:
грязь осеннюю в колдобины сковал мороз.
По томительным ухабам кони смирные
волокут весь день нагруженный обоз…

Гол пейзаж. Худа дорога. На обочине —
на исхоженой окраине земной
на заброшенной телеге развороченной
пожирает небо юнкер молодой.

Там во глади океана неоглядного
ни штормов, ни ураганов роковых.
Там ни красных нет, ни белых. Там нарядные
дни и женщины! В расцветках для живых! —
Натуральным украшением невест венки,
в транс восторга солнца сказочный восход!
Бала запахи… Вечерний звон рождественский… —
Сном божественным! Четырнадцатый год.

Сон ли бред? — В ту ленту, вдруг, свирепый смерч вписал
над землёй горящей скрежет воронья.
А над ним пугливо струйки пара мечутся,
забиваясь в уголки небытия.
И, мечась, покоя ищет ветер во поле.
И душе пора готовиться на взлёт.
И поодаль, у дороги, ещё тёплую,
плоть его уже приют последний ждёт.

Кадры медленно плывут земной орбитою:
сцены отрочества, детства… Вот и дом.
Сёстры, мама… и глаза его, открытые,
растворяться стали в небе голубом.

Опий времени страну не исцелит: елей —
не то средство от безумия войны. —
Зло живуче! — И быть судьбам победителей
горше судеб проигравшей стороны.

Мне имя Ваше — в рок страстей! Псалмом любви и красоте.
Оно одно, без лишних слов, — восторг и волшебство!
Блаженство звуков! Свежести букет!
А взгляд Ваш — свет и грусть земной богини!
Ах, если б Вы тогда сказали “Нет!”
Но даже Вы перед судьбой бессильны.

Не смею Вас я упрекать: прекрасная Вы были мать.
И, без сомненья как жена — надёжна и верна.
Вы честь оберегали столько лет,
а ведь при Вас глаза мужчин искрились!
Ах, если б Вы тогда сказали “Нет!”,
мы б, как и Oн, на Вас всю жизнь молились.

Не зря же только ради Вас такая жизнь оборвалась!
Гордец и гений, Он в свой пыл Вас так боготворил!
И Вы несли с достоинством навет
злых языков о той безумной встрече.
Ах, если б Вы тогда сказали “Нет!”,
лежал бы белый снег у Чёрной речки.

Не повернуть событий вспять. И никому не разгадать,
о чём по длинным вечерам Вы думали, Мадам.
Вам с Ним бы счастье множить на года!
Но полетела жизнь к чертям собачьим!
И хоть вовсю горит Его звезда,
мы по Нему почти два века плачем.
Как Вы могли судьбе ответить “Да”?!
Сказали б “Нет!!!” И было б всё иначе…

Данику, с надеждой

Сны, как листья в осень, кружат роем.
Видит кто-то в них себя героем:
во главе, во славе, в блеске сабель…
А ко мне, с весной, мой дом явился:
вырываю из тетради листик —
где весна, там должен плыть кораблик!
И вот уж бережно, как слабого птенца,
несу во двор к ручью свою усладу детства.
А миг спустя мы, два беспечных беглеца,
уже в манящую уходим неизвестность.
Недолго плаванье то длилось и кураж,
Едва промокнув, жалко сгорбилась бумага.
Кораблик смяк и без борьбы ушёл “в тираж”.
Пошли на дно мечты мои и он, бедняга.

Не успел размыться сон бедовый,
начал делать я кораблик новый.
На сей раз бумага — то, что надо!
Но, увы, не та уж гибкость в кисти
да забыл, как складывают листик.
И мечты давно в тон листопада.
Но всё равно, когда хмельным весенним днём,
ручьи шальные позовут в страну соблазнов,
малыш какой-то за бумажным кораблём
сбежит в пылу наивных грёз туда, где праздник.
И пусть удача, точно мамина любовь,
их бережёт в пути, что виделся мне вечным.
Пусть будет в радость ручейку рельеф любой.
А мальчик счастлив будет пусть! По-человечьи.