Гость на юбилее, от тоски хмелея,
на банкет глазею краешками глаз.
Стол от яств двоится. Жизни шрамы в лицах:
старики, девицы… — возрастной контраст.
Юбиляр весьма преклонных лет:
молодых почти что нет.

Разговоры постны, проходные тосты:
тлеет жизни осень. – Невесёлый клип.
Наблюдать всё это… Жить без страсти – тщеты!
Тут, вдруг, чую чей-то взгляд на мне… Прилип!
Пожирает, облик мой сверля,
незнакомка. Старая.

Встретились глазами: пропасть между нами…
Но зрительная память в разлуке шанс даёт!
Я сижу, гадаю..: “Подойдёт, узнаю ль?” —
“Это я… Такая… Да, и ты не тот…”

Чадный день на сносях. Зной ему под стать.
Тихо: пара вёсел в такт истоме нежит моря гладь…
Свободы благодать!
Но на всяку добродетель жизнь хранит сюрприз:
вестник воли – ветер, угорело с гор скатившись вниз,
несёт прохладный бриз!

И тут же полусонный зной как паутинку сдуло.
И гладь морщинисто и зло взирает на гребца.
А глупый парус озорной лишь входит в раж разгула,
и шлюпка курс одним веслом держать пытается…

Отзвуки глухие, зыбь крутой волной
шлюпке нрав стихии донести спешат наперебой!
И вызов принят – Бой!

В искрящих дьявольских плевках свисает брюхо ночи.  
Шрапнелью дождь! Весло о борт свирепый шквал сломал!
Клыками ветра в два рывка растерзан парус! В клочья!
И перспективою – в упор беды девятый вал!

Шторм отступит, пятясь. Шлюпке курсом — дом.
Биться за себя – есть для судьбы вступить поводырём!
Не порознь. Вдвоём!

В огне
в дань войне
мир корючит. Вверх дном!
Злой век.
Человек —
душегуб! Гном.
Но в Б-жий дар планете
земное чудо — дети!
Они одни — бессмертия геном.

Год в год.
Будней гнёт.
В утешенье водка.
Меч. Клык.
Счастья блик.
Жизнь  — морока.
И, всё ж, в час бед иль бедствий
живому верным средством —
любовь! — Она же — жизни ДНК.

Мир сна.
Тишина.
Свет во мраке тает.
Паф-пиф!
Вспышка! Взрыв! —
Даль мерцает.
Видать, так во вселенной
дано всему, что тленно,
в ориентир недежде видеть свет.

Этот давний случай в сонмище сует
память сберегла не зря:
пагубно влюблённый, в страстном тет-а-тет,
ночь провёл всю с… ночью я.
Ночь топила чувства в мёртвой тишине:
ревновать — не ссориться.
Будь в рассудке здравом, я б почил во сне.
Но плод любви — бессонница.

“Долго ли мне зрить наедине
ту, кого плоть неймёт?!”
Рык изнутри: “Стихни! Терпи:
гостья к утру уйдёт.”

Век — шальной кометой в бликах надо мной.
Я, чужак, хожу пешком.
Страсть жива. Но дремлет. В ауре такой
зачастила ночь в мой дом.
Голос — зовом бездны. Взгляд — пучиной глаз.
Замысел — надеть узду.
И каждый раз надеждой в предрассветный час —
завтра я за ней пойду.

Ношей ума немощь, сума…
Дум тушегрузных гнёт:
“Ночью ли днём — Стикс и Харон:
ночь тебя умыкнёт.”

В янтарь заката горизонт:
туманом злата манит он.
Зазывая страждущего в край,
о каком не грех и помечтать,
обещает праведникам рай.
Для грешных… благодать.
А, следом, грёз закатные лучи,
все собрав в один горящий сноп,
он в пучине гробовой ночи
мечту утопит. Жлоб!

За дымкой дали та же даль…
Жил в печали, жди печаль…
К горизонту, прямиком, и я
уходил от бедственной хандры.
Но пятился весь путь двуликий Ян… —
Обман — канон игры.
Дали зазывные миражи —
зрелище целебное… Для глаз.
Зрячий? — Он прозреет у межи:
её пиар — злой фарс.