В такой буран лишь пар с ноздрей доступен взору.
К тому ж на снег вползала ночь. Дорога в гору.
Но этот путь ему знаком:
спуск, поле сразу за бугром.
А там и дом.
А позади был путь извилистый и долгий:
кнут — в разогрев, свобода — между двух оглоблей,
надежда — сбруей дорогой
да счастье сгорбленной дугой.
Там пот и боль.
И хоть на штурм он взял разбег привычно быстрый,
сей раз усталость на ногах свинцом повисла.
И хоть порыв был в сто коней,
боец под бременем саней
упал на снег.
И вот уж ночь к нему ползёт с улыбкой томной,
и окунает страсть его в покой истомы.
И в чистом воздухе среды
стелится белая, как дым,
коса беды.
Смотрел упрямо на подъём ослабший пленник.
Судьба-хомут тащила к смерти… На коленях.
Но в перегруз раздутых вен
уже неслось к сознанью — “Хрен!”
Он встал с колен.
На то и есть у сильных к жизни пуповина,
чтоб побеждала жизнь! С колен и … на вершине!
И в буйство жизни, по прямой,
он мчит, оставив за горой
звериный вой.