Ветра выдохлась мощь. Стынет вьюги усердие.
В белом поле ночь звёздам готовит ложе.
А в той степи милосердия
тащит сани ломовая лошадь.

Вяжет снежная топь. Слепота бездорожия.
Мировая скорбь в ориентир кобылке.
Плеть — проповедник безбожия
выжигает на живом улики.

И гарротой хомут с удилами удавкою.
Где ты, Высший Суд?! Сбрось с глаз хоть раз повязку!
Возчик продрог. Нервно чавкая,
задаёт упрямой кляче встряску.

Жизнь — не наша игра. По навязанным правилам
лошадь — Б-жий раб путь свой пройдёт. С надрывом.
Там, где любви нет, власть правит бал.
А как может власть быть справедливой?

В край, где ты не был, курс — за горизонт.
Синее небо — вернисаж красот.
Шалому глазу даль — соблазном.
Но когда край вожделенный пред тобой
и он действительно прекрасен, но… чужой,
смотришь трезво (этот взгляд и мне знаком):
даль — для глаз, для сердца — дом.

Жизни педали. Сон. Реалия.
Разные дали повидал и я.
Ветры ненастья. — Где ты, счастье?!
И когда тебя уже, брат, занесло,
и даль вблизи не дивой сказочной из снов,
понимаешь: счастья нет и за бугром. —
Даль — для глаз, для сердца — дом.

Музыка Александра Яковлева
Текст Геннадия Бейгина

Здесь жизнь в репертуар. Признаньем — вечность.
Бутылка — вдохновеньем. Вместо муз.
На людном перекрестке каждый вечер
старик поёт один и тот же блюз.

Певец узлами дум повязан прочно:
тоскуешь о былом — считай, пленён.
И вместо мудрых слов в коротких строчках
звучит протяжный монотонный стон.

Сегодня чище звук. Старик в ударе —
то стонет, в связках стянутой, душа.
Но, как всегда, не густо в гонораре.
Прохожие под вечер жить спешат.

Умолк немой старик. Аккорд приглушен.
С ладонь монеток — дар за ремесло.
А песню так никто и не дослушал.
Чужая боль. К тому ж без громких слов.