Замок

To Astin Aiden

Где-то в памяти моей в голубом кристаллике
вот уж двадцать тысяч дней мальчик маленький
на песке, ладошками, возвести пытается
первый замок. Крошечный. А тот рассыпается…
Укрепит чуть стены детская слеза:
вновь желанный дом почти готов.
А потом он снова рушится. Как знак
неизбежных бед и катастроф.

Осень. Грусти эскадрон объявился у крыльца:
умыкнуть за горизонт вновь пытается.
И меня когда-нибудь, втихаря, околицей
понесёт в бесцельный путь в жёлтой свите конница.
В край, где вечность общий хаос душ и тел
в алгоритме свяжет, не спеша.
Там всё то, чем жил, любил и чем горел
встречу я. Включая малыша.

Протяну я малышу две руки. Ладонями.
Не без грусти расскажу: “Всё, что строил я,
растащили по камням. Нажитое — сыпь да тля:
было нужным — стало хлам. Ценность — штука зыбкая.
Но не дело нам с тобою горевать:
хрупок мир — в нём всё идёт на слом.
Довелось и нам счастливыми летать! —
Счастье — в созидании самом!”

И улыбка расцветёт на глазастом личике.
И звезду во тьме зажжёт! В вызов! В клич векам!
И кого-то свет звезды из кольца бед выведет!
Столько лет её следы я ищу… — не виден след.
Но не зря искрится в памяти моей
этот чистый голубой кристалл!
Там упрямый мальчик двадцать тысяч дней
воздвигает замок… Из песка…

Отцу

Сборы.
Так уж жизнью повелось:
вдруг, судьба двоих разводит врозь.
Скоро
уходить. На посошок
сын к отцу со стопкой подошёл.
Долго
он стоял, глаза в глаза,
возвращаясь памятью назад:
долга,
даже с болью за вину,
не списать на грех. И не вернуть.

“Разреши, отец, мне выпить в путь нехоженый.
Но за встречу! Там, где вечность для бесед.
Я найду тебя. Всё ж, как-никак, похожи мы.
И, что главное, судьбы там, вроде, нет.
Ты прости меня, отец, за легкомысленность.
Что не в меру вспыльчив был в пустой накал.
За ошибочные ценности и истины.
Что таким, как ты хотел, так и не стал.”

Смотрит
тот на сына без обид.
Ничего ему не говорит:
опыт —
самый лучший педагог.
Жизнь научит! Дай ей только срок…

“О тебе, отец, совсем так мало знаю я —
не расспрашивал, чего уж тут вилять.
Год рождения, профессия и звание —
это всё, что рассказать успела мать.
Не свелось нам отмечать Победы праздники
за одним столом под памятный салют.
Никогда к тебе своих чувств не высказывал:
ты и сам всё знаешь. — Я тебя люблю!”

Водку
в освещении зари
выпьет в одиночестве старик.
Фото
в чёрно-белом на стене.
Молодым отец там. На войне.

Картинка из прошлого

На волнах степи
цвет качается.
Август пьян.
И жизнь кипит.
Чё печалиться? …
Вдруг, застыла степь.
Слышит вольница:
ветер дробь несёт —
в версте
скачет конница.

Ничего не остановит
бешеный галоп
там, где шашки наголо,
где атака в лоб!

Кровожадность — в свист!
Ярость — пеною.
Взмах клинка.
Слетают вниз
кудри белые.
Перезвон стальной —
кавалерия!
Мёртвый всадник. Конь,
живой, —
грива в клевере.

В мирном поле
брат на брата
с Б-гом, с верою
бой ведут солдатики
с офицерами.

Примирила степь
обе стороны.
Русский дух орлом взлетел,
сядет вороном.
Травы во степи
цвета алого.
На покосе август спит.
Ночь, без малого …

Радуга

С блеском и грохотом шоу излилось. Парад угас,
выплеснув неба эмоций волну через край.
Следом и ветер, как сдуло. И вот уже радуга
свесилась, словно ворота, ведущие в рай.
И хоть у тучи взгляд явно недоброжелательный,
а в мутной дали опять огрызнулась гроза,
место благое, видать, предлагает Создатель нам,
коль привлекателен так поселенья фасад.

Стал над догадкой такой рассуждать я. Но взвешенно.
«Если в раю КПП*, то каков там режим?
Стоит ли в лагерь стараться попасть тот? Мне, грешному?!
Есть там, хоть кто-то, из местных, кто непогрешим?»
Тотчас  исчезла из виду дуга семицветная,
что миражами восходит во мраке веков.
Ангелу ветер шепнул про меня и поэтому
эти ворота он тут же закрыл на засов.

В час, когда грех жжёт соблазном, а на горизонте… Суд,
поздно спешить добавлять в жертву Б-гу елей.
Тут уж и я в тему высказать смею гипотезу:
если и есть рай, пусть временный, он на земле!
И потому неспроста с глаз та радуга скрылася
зримой мечтою куда-то в бездонную синь:
краски её не исчезли — они растворилися
в чудной субстанции, что называется жизнь!

* «КПП» — контрольно-пропускной пункт

Дворняжка

Осень поздняя в удушье одиноким.
Воздух — аромат венка.
К ночи немощный старик вблизи дороги
в листьях подобрал щенка.
И немного погодя малыш спокойно,
сытый,
спал уже в тепле:
ведь живот плюс две шершавые ладони
в сумме — чем не колыбель?

Нищий декабрь стыл за окном.
Ёжилась ночь с ним заодно.
Дом и уют,
как ни скажи,
дарит не всем жизнь.

Быть любимым и любить –
шанс для везучих:
поступь у судьбы крива.
Два счастливца,
впредь,
пусть будут неразлучны:
счастье любит там, где два.
Для любви не столь важны слова и знаки.
Дружбе не дают обет.
Эта дружба, человека и собаки, —
к счастью!
Вопреки судьбе.

Ревность кипит! Давится злость… —
Жизненный сплав!
Вместе — не врозь!
Их разлучить вправе посметь
только сама смерть.

Рос один. Слабел другой. И снова осень.
Поздний мерклый свет зари.
Тишина.
Собака в дрожь.
Пробило восемь,
девять…
Не встаёт старик.

И когда его снесли,
в тоске бездонной,
Небу в вызов пёс восстал! —
Вслед за другом,
одолев барьер,          
с балкона
прыгнул!
В вечность.
И… догнал.