К природе добра и зла

Тускло-жёлтой рябью за ночь двор усыпав,
ветер задал тонус на печаль с утра.
Прямо перед домом две любящих липы
к полудню застыли в ступоре. — Жара.
В мареве эфир, взгляд в мутной дали:
им не осознать реальность дня.
Я им давний друг: они едва ли
зла ждут от меня.
Плавится асфальт. Трава поблекла.
Кроны лип пожухли. Воздух пьян.
На ветру парят салютом пеклу
россыпи семян…

Зной на сходе лета — спуртом к увяданью.
Спесь удушья сбила начисто гроза.
Так всему живому новое дыханье
ниспослали щедрым даром небеса.
Так вот, наконец, прозрели липы,
озирая двор. — Моя вина:
я перед грозой в бак, на погибель,
ссыпал семена!
Долго в атмосфере возрожденья 
капали слезинки… Мне в укор. —
Согрешил, осознанно, в тот день я,
подметая двор.

Караван

Ночь. Бессонница. Экран.
Усыпляющим гипнозом
крупным планом караван
наползает в фокус глаз:
семь верблюдов, в перегруз,
обессиленным обозом
волокут по миру грусть.
Хоть её в нём про запас.

Который раз виденьем ночи —
тоски навязчивый дурман!
Сна картина не нова:
тот же смурый караван.

Пленник дум, такой, как я,
каравану рынком сбыта.
Жизнь — пружина тонкая
нервом в чувственной среде.   
Грусть глотаю, не дыша. —
Пульс в висках! Грудь под копытом.
В клетке мечется душа… —
Рдело утро…  Сон слетел…

Под гипнозом

Ночь безмолвна и… шумна: двор в цикадном щёлканье.
Бледной выглядит луна. Хоть и круглощёкая.
Треск ли пенье — ночь без сна. Под гипнозом общества:
в ауре немого одиночества.

День и ночь меня преследует оно.
Чем ему я приглянулся, не пойму?
С ним мне в горечь и погода, и вино…  —
Прозябать с ним горше, ежель одному!

В ночь такую сон, не сон — думы прошлым связаны.
Иллюзорный горизонт не сведёт соблазнами.
Да и днём не до забав. Верх желаний — хочется
одного… — спровадить одиночество.

День и ночь меня преследует оно.
Чем ему я приглянулся, не пойму?
С ним мне в горечь и погода, и вино…  —
Прозябать с ним горше, ежель одному!

Небо — мрака бездна! Дном. — Звёзд едва на пригоршню.
Свет их, дальних, ярок но… тускло в мире нынешнем.
А мои те, близкие, догорели дочиста.
Сыплет небо пеплом одиночества.

День и ночь меня преследует оно.
Чем ему я приглянулся, не пойму?
С ним мне в горечь и погода, и вино…  —
Прозябать с ним горше, ежель одному!

Где-то

Слепит и хлещет косой огромной —
кружит у дома белый бес.
Под дверью ветер скулит бездомный.
Лавиной сходит мгла с небес.
A в это время где-то на земле
где на руках у мамы, где в кроватке
спит маме в сладость чудо-амулет.
И видит сон сладкий.

Но жизнь не мама и где-то странник
в дороге выбился из сил.
А где-то мальчик-солдат был ранен
и маму звал, и пить просил.
A в то же время где-то на земле
где на руках у мамы, где в кроватке
спит маме в сладость чудо-амулет.
И видит сон сладкий.

Врасплох, бедою ураганной
век новый в чью-то жизнь пришёл.
Трясутся пальцы наркомана,
последний делая укол.
А в то же время где-то на земле
где на руках у мамы, где в кроватке
спит маме в сладость чудо-амулет.
И видит сон сладкий.

Любовь угасла. Звезда сорвалась.
Удача мимо пронеслась.
Но пусть немного, хотя бы малость,
добра прибавится! Не зла!
Пусть на земле и в чёртову метель
спится малышке сладко в колыбели.
Пусть повернётся к свету, не к беде,
жизнь вьюгой белой …

Запоздалая Звезда

Стоял в деревне дом.
Жил незаметным в нём
законченный алкаш.
Глухой и старый.
Чуть странный, но не злой.
В согласьи с тишиной
он гнал вино и уходил в запой.

Все знали, что в войну
он побывал в плену,
а после угодил к своим на нары.
Всему судьба и срок.
Усвоен был урок
и стал для всех он — одинокий волк.

Он со смертью жизнь сверял.
Никому не доверял.
С лошадьми лишь отводил он душу.
С ними он на равных был.
Ноги сбитые лечил.
С ними спал, случалось. На конюшне.

Та горькая весна
под стук колёс во снах
к нему не раз являлась на свиданье.
И рёв. И свист. И вой.
И тот обычный бой,
где что ни пехотинец,
то герой!
На важной высоте,
живой один из всех,
контуженный,
он выполнил заданье.
Не знал солдат тогда,
что командир полка
к Звезде Героя рапорт написал.

Не один десяток лет
на земле оставил след.
Скошен памятник на той высотке.
Имена сошли солдат,
что с тех пор на ней лежат.
Съела ржа давно звезду с пилотки.

Пришёл, хоть поздно, час:
подписан был указ
и, наконец,
Звезда нашла героя.
Но так нескладна жизнь,
ей некому служить.
Ведь сам герой уж год,
как был схоронен.