“Казалось бы, чего мне не хватало? — Эдем!
Витрина изобилия.
К тому же связи наВерху.
Но мир, где нет проблем, —
недолговечная идиллия.
А тут такое на слуху…
И, вроде бы, свободы вдоволь. До наготы!
И девственность сознания.
И бесконечность бытия.
Но в негу доброты
прокралась, осенив, мысль задняя,
что правду от меня таят.
Тут, как не рассуждай, мятежный ангел был прав:
запретный плод — Божественный!
Но тайну дерева вкусив,
я помню про устав.
А по нему моя боль — жест вины.
И зуд познания — пассив.”
…
Прошли тысячелетия. Девичий порыв
холодным ветром времени
раздулся в гибельный синдром.
Познанье с той поры
висит на нас фатальным бременем,
смешав вовек зло и добро…

Не судите обо мне по ничтожным делам,
по пустым словам,
поступкам противоречивым.
Итогом жизни — тлен.
И всё ж, и всё же, что-то получилось.
Ну, а какой ценой, судить не вам.

Не судите по лицу: мало в нём от меня.
Факел без огня.
Гладь — нервной рябью после бури.
Безудержный, к концу
мой нрав у разума в тисках, но дури
с лихвой и в срок я предьявлю Творцу.

Не судите обо мне по рассказам других.
Холерик. Но не псих.
Не глуп, но к умным не причислишь.
Мой опыт не в цене.
Не вес, не рост. Не зорок, не  плечист. Лишь
любви, до боли, мне дано вдвойне.

“Он не льстец и не ханжа” — подтвердит вам любой.
Близкий ли чужой —
на мне никто не видел маски.
Властитель мой — душа!
Лишь ей, ей уступаю я. По-рабски.
Но признак воли — быть самим собой!

                                    Памяти Алёши Прогера

Маршрутом вечности звезда летала, страстью горя.
Летала, жгла себя… Устала.
С орбиты звеёдной в бездну тьмы звезда упала!
И ни страстей, ни кутерьмы.

А наши бренные пути идут маршрутом земным.
У вечности взаймы взимая,
кто власть, кто скарб, на жизнь и впрок, мы забываем,
что всё вернём в короткий срок.

Вселенной глас в глухой ночи в который раз шлёт сигнал:
“Очнись! Звезда — и та упала!
Есть всё и колокол звучит — тебе ж всё мало.
Но что возьмёшь за перевал?”

Неуёмным жизнелюбом, в три ствола,
крыльями-ветвями выше крыши
во дворе моём росла,
разраслась восторгом вишня.

Я привёз её младенцем по весне
первенцем для крощечного сада.
Всех деревьев три, но с ней
больше сада мне не надо.

Солнце вишенку пригрело. Ей на сон
ветер тихо пел над колыбелью.
День пришёл, соседский клён
глянул — чаровница! В белом!

С той поры девица каждую весну
местных женихов с ума сводила.
А ведь рядом с ней в саду
яблоня цвела и слива.

В эту долгую весну во всю бродил
хмель любви. И вишня загуляла.
Я взывал к ней: “Не блуди!”
А ей любви всё было мало.

Страсть согнёт (себя я помню молодым):
к лету плечи женские провисли.
Верила: любви плоды
сладки. Оказалось — кислы.

Ну, а я, сказав себе: “Двор — не притон!”,
срезал три ствола. Наполовину.
Будущий любви сезон
ей встречать полуневинной.

Всё пустыннее мой круг.
Вот и друг —
редким гостем.
У него свои дела.
Развела
не судьба нас врозь:
река течёт — рассохся мостик.
Надёжен в нём один лишь гвоздь.
Он в стихиях разных сред
столько лет
не ржавеет.
Он бы вечность как металл
простоял.
Но с теченьем дней
с доской сцепление слабеет,
а связь и встречи — все на ней.
Всё стремительней река.
Но пока
мост на месте.
Хоть и дряхленький на вид,
простоит!
И не год, не два —
послужит долго нам он. Если,
конечно, будет в нём нужда.