Моим друзьям-сверстникам

Который год  в спектаклях ноября  
всё тот же осени смурной наряд:
сменяет платья, макияж она…
А краски в блюзовых тонах.
Кусты и вишня в мокром неглиже. —
Дожди. Тепло почти сошло уже.
В туманной дрёме двор: сползает он
в тоски безжизненной сезон.

На сей пейзаж взирая, жизнь свой срок мотает…
Где вприпрыжку, где не с той ноги.
Короткий, долгий — каждый путь пройдёт однажды
всяко в жизни быстрые круги.
За счёт судьбы иль вопреки.

А наши годы, в большинстве своём,
давно спят где-то вдалеке. В былом.
А те, грядущие, коль есть ещё,
тем, достопамятным, не в счёт.
Полжизни дивной той была весна!
А здесь век осени — предтечи сна.
Её ещё недавних дней краса
бескровной мумией глазам.

И, всё ж, когда жизнь стужей, память греет душу.
А для нас, на крайнем рубеже,
забытый снимок сирый сердцу эликсиром!
А звычайный будничный сюжет
бальзамом чувственной душе.

Скелетом иней на стекле… — Ноябрь.
Двор в зябких думах о тепле… А я? —
Сезон не суть: здесь год, другой… — сума.
А там забвение… Зима…

Стихи Галины Семизаровой

Чужая музыка во мне
цвела невыплаканным горем.
Шумела ночь далёким морем
и плыли тени по стене.
И удивленная луна
ко мне заглядывала в окна,
и во дворе печально мокла
травой пожухлой тишина…
Чужая музыка во мне
мне спать сегодня не давала:
она меня околдовала
и притаилась в глубине.
И где то в облаке души
двенадцать струн звучали долго.
И мне к утру приснилась Волга,
степной курган и камыши.
Там голос мёртвого коня
плыл над поникшей лебедою
и пахло кровью и бедою,
и смерть глядела на меня.
А в небе дальняя гроза
метала огненные стрелы
и чья-то жизнь свечой сгорела
и потемнели образа…
Звенели где то стремена,
пытался встать примятый колос,
и пел во мне знакомый голос,
и горько плакала струна…
Чужая музыка жила
и мне о Вечности кричала-
я песню ставила с начала,
и снова в прошлое плыла.
И вновь в некошенной траве
метались раненные кони
и кровь лилась, и крик вороний
сулил победу татарве..
И ангел с мёртвою водой
уже спешил на поле брани,
и в ожиданьи страшной дани
земля стонала под Ордой.

Свят, грешен — к жизни относись как реалист.
Мораль — ханжа: порок в её основе.
Противниками — разум, страх и совесть.
Но их легко склонить на компромис.
Вот так однажды, вдрызг рассудок опьянив,
моё сознанье похоть помутила.
С тех пор в негласный сговор с ней вступил он,
вняв страсть как оправдательный мотив.

Так ветром страсти занесло нас в край забав…
Здесь, в чадной суете шальной и праздной,
вся троица теперь в плену соблазнов,
пороку враз в той схватке проиграв.
Услад палитра здесь богата и пестра.
Одна беда… Живому, на свободе,
талдычит совесть мне: «Страсть на исходе…»,
«Пора жениться!» — стал канючить страх.