Здесь жизнь в репертуар. Признаньем — вечность.
Бутылка — вдохновеньем. Вместо муз.
На людном перекрестке каждый вечер
старик поёт один и тот же блюз.

Певец узлами дум повязан прочно:
тоскуешь о былом — считай, пленён.
И вместо мудрых слов в коротких строчках
звучит протяжный монотонный стон.

Сегодня чище звук. Старик в ударе —
то стонет, в связках стянутой, душа.
Но, как всегда, не густо в гонораре.
Прохожие под вечер жить спешат.

Умолк немой старик. Аккорд приглушен.
С ладонь монеток — дар за ремесло.
А песню так никто и не дослушал.
Чужая боль. К тому ж без громких слов.

Не стесняйтесь смотреть мне в глаза,
говоря неприятные вещи:
я бы многое вам рассказал,
в чём никем никогда не замечен…

Я б такого добавил в портрет,
что вы мастерски так рисовали,
да боюсь, ваш искусный навет
затеряется серой деталью.

Я бы в несколько жирных мазков,
даже кистью, как вы, не владея,
из богатой палитры грехов
дописал бы прообраз злодея.

Но когда с болью наедине
вы останетесь, жизнь вспоминая,
в ярких красках безоблачных дней
вам явится картина иная.

Не смущайтесь при виде лица
(то не зеркала ракурс запретный):
взгляд ханжи, вора иль подлеца… —
реализм в жанре автопортрета.