В который раз я слышу этот зов.
Он, чувственный, слетает в дом ночами.
Опять не сплю. Я весь во власти слов,
в чьих звуках скрыто женское начало.
То сладостью, то горечью — «любовь».
То «родина» — теплом. То дивный самый,
особый звук, — моя тоска и боль.
Раскаяньем, молитвой слово — «мама»!
Ночь благозвучий. Женственности слов.
Но женский род горазд рожать и скрежет:
«измена», «подлость», «ложь»… — Добро и зло!
Увы, слова ласкают слух всё реже.
Сродни всем мерзким звукам и словам
«война» звучит совсем уж не по-женски.
И снова плачет ночь по мертвецам.
И поделиться сокровенным не с кем.
Опять, едва знакомый зов утих,
душа томится тишиной: устала.
Я так берег её от глаз чужих!
Но как укроешь женское начало?
Гнетущий голос мёртвой тишины
уже который раз и мне в удушье.
И давит ночь всей тяжестью вины.
И я костлявой в мрак бросаю: «Слушай,
ты ж слеповата! Значит, не суди.
Но ежель приглянусь, входи. Без стука.
Подруги, жены? — Я давно один.
А жизнь? — Она любовница. Хотя, и сука.»
