Знал бы прикуп…

Знать бы мне вначале правила игры,
я в любовь бы верил. До поры.
Жизнь сыграть назад,
пауком дремал бы мой азарт.
Но не он, а я,
мошкой, в паутине бытия.

Мне бы внять подсказкам разума: «Остынь!
Мудрена игра да правила просты.
Ловок ли силён —
никогда любовь не ставь на кон.
Карта к карте в масть? —
Проиграв, любовь не отыграть.»

Сколько раз в игре вздувала кровь виски:
где любовь, там ставки высоки.
В жизни столько раз,
нелюбимый, я ловил свой шанс.
Но интригу карт
мне раскрыл один простой расклад.

Мне бы взвесить «да» и «нет», умерив прыть.
Мне б, прозрев, тот прикуп уступить.
Я ж погнал во-банк!
Но слабак, и с прикупом, — слабак.
Страсть — курсор слепой:
та любовь открылась мне… бедой.

Память — хмель. Зато при ней трезвее взгляд.
В ожиданьи дремлет мой азарт.
Он невозмутим:
«Шансы есть. Любовь витает. Жди.»
Жду я. А пока
всё беднее карты на руках…

В Лету

Стоит взгляд в прозрачность дали
погрузить — виденье тускло:
бездны лик сокрыт вуалью.
Нет, не зря петляет жизни русло.
Но к секрету дали путь иной —
по прямой.

Водопадом, по равнине… —
курс незыблем и поныне.
Помни, друг, и ты об этом:
жизни, все подряд, спадают в Лету.
Чтоб снесла их мёртвая вода
в никуда.

Там судьбу, как паутинку,
изорвав, утопит ветер.
Там дел суетных пылинки
илом немощно осядут в Лете.
И впитает тлен земных забот
мутность вод.

Но пока твою жизнь где-то
понесёт рекой подземной,
здесь, под солнцем ойкумены,
краски дня — в них вся палитра лета!
Неба вдоволь! Даже если ты
на мели.

Дни на сходе? — Не ко мне, брат.
Дали мга? — К изьянам зренья.
Нет, не в поисках забвенья
тыщи лет сверлят глазами небо.
Вечный поиск, жизненный искус —
жизни курс.

Чудак

Памяти моего отчима И. Медвецкого

Он слыл в среде своей чудаком.
Жизни кодекс был ему не знаком:
«Урвал — твоё» — Клыки делят мир.
Кулак. Или локоть.
Хомут и кнут: всех вождь повязал.
Эра всеобщей лжи. Империя зла.
Единый лагерь: зек — конвоир.
В нём страх и жестокость.

Но в мире, что века был томим,
чудак жил по законам своим:
не льстил, не хапал, не доносил.
Улыбчив и светел.
Носитель добрых чувств — на беду
этот чудак был из последних в роду.
Но ген его, особый, хранил. —
Свободы и Чести.

Кругом клыки да когти… А он
врагов не знал. Он был убеждён,
что жизни курс проложит любовь. —
Сомнительный тезис.
Кровавый век минул. А чудак? —
Сгинул и он. Давно. — Попал под кулак.
Тоска и гнев. Покорность и боль. —
Народа генезис.

Владычица

Снова жизни прорастают семена.
Снова жизни звёздный час. Весна.
Молод и прекрасен мир в сезон явлений.
В нём послом небес
чудом из чудес —
любовь! —
Источник вдохновения.

Всё теплее глазу жизни колорит.
Небо синим голубем парит:
светел день, покуда над землёй венца свет.
Вечно ль, на века —
властвует пока
любовь. —
Помазанник на царствие.

Богатеи и носители сумы
в упоеньи пишут ей псалмы.
Воспевают, кто с ней был хоть раз в контакте.
В грёзах, во хмелю…
Гимном бытию
любовь! —
Страстей и чувств галактика.

На таланты не богат (но не бедняк),
снова о любви пою и я.
«Ты — моей вселенной. Я — твоей частицей.
Ты — бальзам и боль.
Ты — неравных бой.
Любовь! —
Судьбы моей владычица.»

Голос

Вот и снова тот же мрачный голос…
Зов из чрева ночи — вечный зов.
Тот же сон безликий, та же речь без слов.
В нём вселенной горесть,
одиночество веков.

В этом долетевшем ветре звуков
скрытый клич всех тех, кто обречён.
Хрип предсмертный жертвы, плач рабыни, стон…
Боль и скорбь разлуки. —
Мироздания канон.

Но уже к зачатию рассвета
безысходность в голосе сойдёт.
Первый вдох безмолвья. Первый луч. И вот
голос тот, воздетый,
светлой музыкой плывёт!

Лёгких звуков утренняя нега…
Чем не курс к развитию чутья?
Но… теченье жизни… Голос бытия
слушателю неба
не расслышать в шуме дня…