Трещина

Мне жизнь фартовая была обещана
в спокойной  гавани самой Судьбой.
Но тут весло моё, вдруг, дало трещину
под разъярённою волной.

А ветер… — тот ведь был вначале ласковым.
И море ёрзало, как педераст.
И, тёртый, вроде бы, грёб без опаски я —
лазурью небо! — Не предаст.

Но ветра нежности, вдруг, сдуло. Начисто.
То выбор вольного: покой, мятеж… —
ему в кайф. Мне ж грести — мой шанс! Иначе страх
поставит крест на тень надежд.

Погода — женщина. Причём с характером.
Беду учуял я своим нутром:
не в край обещанный — к едрёной матери
несёт меня пройдоха-шторм.

Я лодку выставил навстречу бедствию.
Веслом запоротым дразню грозу:
«Слабо? Ты, бестия! Лови! Я выстою!» —
и сбросил за борт лишний груз.

У тучи взбешенной глазища вспыхнули:
«Внизу псих немощный, а я ж верхом?!»
И хмара спешилась, обрушив лиха пыл
на вызов мой шальным дождём.

Волна зловещая голодным зверем. Но
не шторма гибельность — тут спор с Судьбой!
Стихия, трещина… — не всё потеряно,
пока сражаешься. Пока живой!

К переменам

Чёрные шпалы ленточкой клавиш.
Рельсы играют блюз.
Снова куда-то ты уезжаешь.
Я снова остаюсь.
Долг или чувства?- Не мне быть судьёю:
право не для судьбы.
Сумерки будней? Шалости? Доля? —
Там даль в соблазн. Тут быт.

В твоём окне ночной пейзаж в огнях
слепца заманивает в даль.
А здесь от окон тянет холодом.
Здесь лик надежды ночью от меня
скрывает чёрная вуаль.
И мрачным видится, и голым дом.

Совесть — абсурд. И тебе так удобней
наш сохранять союз:
пленница, ты уезжаешь свободной;
я, вольный, остаюсь.
Пошлый спектакль. Но к концу оказалось
пьеса не драма — фарс.
Мы оба слепцы в ней и прозрел я, на жалость,
в поздний, но, добрый, час.

И хоть пейзаж застыл тоской в окне,
и перспективой — дали мгла,
сулила крах судьба бедовая,
но властный голос вновь звучал во мне:
«Решай! Иначе кабала.»

Шёл дождь… — Примета добрая.

Из путей к бессоннице

Который раз она, вернувшись поздно,
в дом пробралась тишком.
И, как была в прозрачном платье звёздном,
так и уснула в нём.
И воздух вновь споил воображенье:
ночь явно во хмелю!
И снова я у памяти мишенью.
И потому не сплю.

Чёрный квадрат на холодном холсте.
Мысли ревнивца не греют постель.
Но как ярко искрит, разжигая мой взгляд,
ночи такой наряд!
Особняком среди звёзд и планет
в блеске ночном спутник-анахорет.
Ни кровинки в лице: страсти жар — в горький дым.
Он, как и я, нелюбим.

Осунулся совсем, скис за ночь месяц:
ревность — голодный червь!
Её ни на земле, ни в поднебесье
не заморить ничем.
Навязчивая мысль сознанье точит.
Взгляд его всё тускней.
Но завтра, знаю, он дождётся ночи!
Чтоб раствориться в ней…

Но перед тем ночь к себе зазовёт
вечный любовник её — горизонт.
Соблазнитель и плут! Но он ей по нутру.
К нему и сбежит к утру.
…Вот и рассвет.
В красках,
он описал,
как тот развратник девицу ласкал.
И как эта раба,
при заре,
не стыдясь,
голая
улеглась!

Левша войны

За усохший стол
во дворе под вечер
мужики садились, чтоб забить козла.
А бывало так:
просто, чтоб развлечься,
на руках упрутся.
Кто рукой не слаб.
Рвался я в азарт той мужской потехи
смериться с другими силою мужской.
Правою рукой не достиг успехов,
но зато был первым
левою рукой.

Но любой успех — иллюзион дешёвый
в показной красе.
Я ж всегда гордился тем, что был левшою.
Не таким, как все.

Должен я признать, долго в чемпионах
походить в то лето мне не довелось.
Как-то “силача“
попросил смущённо
левую проверить незнакомый гость.
С видом наглеца, мол —
“Не обижайтесь!”
взял его я руку в хитрый свой ухват.
Но, едва попал сам в рукопожатье,
понял всё и…
быстро был к столу прижат.

Мне пустой рукав рубашки — тот, что справа,
да на шее шрам
обьяснили сразу всё. Но тут сказал он:
“Я ведь был правша”.
Может вспомнил снова он снаряда росчерк,
той атаки пыл.
Тут один из наших портсигар свой молча
перед ним раскрыл…

Солнечный зайчик

Солнечный зайчик то бесёнком скачет, то замрёт.
То жгучим слепнем прямо в глаз залепит. И на ход.
Я чуть было не накрыл его ладонью.
Я играл с ним. Я хотел его поймать.
Но чертёнку нипочём, ему раздолье.
А игра под солнцем — чем не благодать!

Конницей страсти, помню,  гнал за счастьем, а оно —
раз уж попалось, опьянит на малость. И сошло …
Сколько раз напиток этот я по-царски
беззаботно пил и щедро разливал.
А теперь мне, алкоголику “в завязке”,
и глоток один — с лихвою. Наповал.

Блик! Зайчик рядом — что-то здесь неладно. Так и есть:
зеркальце мальчик под ладошкой прячет. С метр весь.
Ещё долго мы друг другу улыбались —
шалопай-дитя и старый баламут.
Одному — целебный луч, другому — шалость.
Но обоим — счастье нескольких минут!