Для бескрылых дум ночь — небесной мессой.
Непогоды грусть — паутиной слёз.
Данность — на виду. Будущность — завесой.
Тускло. Ни надежд, ни грёз.
Не идёт мне сон: прошлое виденьем
пробудил хмельной ветер-пономарь.
Вспомнил я, как он, с тем же вдохновеньем,
старенький качал фонарь.

Тот фонарь, как пьяный мистик, в чёрной пустоте
оживлять мазками кисти умудрялся свет.
В свете том шальные мысли, разжигая страсть,
вольные, рвались летать!

Улица и дом за усопшей далью.
И хоть за окном чистым серебром
фонари горят, мне так не хватает
старенького фонаря!

Света холод, мрак пространства… – стал другим экран:
всё, что раньше было ясным, замутил туман.
Сохнут мысли, стынут страсти… – всё, чем жил, в былом
делит ночь с тем фонарем.
А фонарь тот, пьяный мистик, в чёрной пустоте
оживлять мазками кисти умудрялся свет.
В том астральном свете мысли, разжигая страсть,
вольные, рвались летать!

Тому солдату

Не жди меня, я не приду. —
Mне не осилить тыщу вёрст.
Остались ноги на беду
в траве у двух берёз.
А я, в остатке, налегке,
был сброшен в ров. Где и затих.
Где, запрессованный в песке,
лежу среди своих.

Но в этой тесноте, к плечу плечо,
свободным на просторах забытья,
нам вволю и такой земли клочок:
всё ж, не чужая, как-никак, земля.
Здесь ягод и грибов на сущий рай!
Здесь воздух мая — брага на меду!
Страна смиренья. Снов блаженных край.
Не жди меня, я не приду.

И, вроде, был обычный бой.
И выполнимым был приказ.
И смерть гонялася за мной
до этого не раз.
А тут, готовеньким, солдат
доставлен к ней на рандеву.
Чтоб та насытилась! Во рву.
Ей мало? — Наплодят.

Но каждый год, обманывая смерть,
я поднимаюсь снова во весь рост!
Карабкаюсь, чтоб в небо посмотреть!
С весенним соком двух берёз.
И хоть, конечно, ров наш тесноват,
здесь все равны, здесь все в одном ряду.
Здесь нет имён. Нет званий. Нет наград.
Не жди меня, я не приду.

Есть слово одно, на глаз ли на слух, оно —
живым мадригалом.
Свой выдав секрет, на влажном ещё песке
«люблю» написал он.
Тайн вечный гарант притих мудрый океан,
пред чувством пасуя.
И слову вослед был жгучим её ответ…
хмельным поцелуем!

Весь день в унисон их стучат сердца!
Солнце им улыбается.
Убережёт от бурь
дали лазурь.

Влюблённый — слепой: весь мир его в ней одной!
Такой вожделенной!
Добряк, он бы смог весь свой разделить восторг
со всею вселенной!
Ей Небо судьёй: наградою для неё
роман с неженатым. —
Судьба — гамаюн! Часы — невидимкою
несутся к закату…

Луна — искушённая случница
ими всю ночь любуется.
Не разлучит прибой
флирт и любовь.

И ночь истекла. Плывут в небе облака
в угрюмые дали…
Слились страсти в блюз. С песчинок нектар «люблю»
волн всплески слизали.
«Отныне вдвоём!» — властителем дум: её
терять не хотел он.
Но… кто тут виной, что выбор судьбы иной? —
Она улетела…

Галинe Брусницыной, с благодарностью

Во дворе с утра голоса звоночком:
стайкой детвора в классики прыгает.
Среди них одна, ниже всех росточком,
но зато она самая прыткая.

Не беда, что худа, — в срок своё наберёт.
Бледновата с лица? — Станет красавицей!

И в игре она впереди подружек,
будто ей дана лишняя пара ног.
И прицел хорош, и бросок не хуже.
Но нелёгок, всё ж, каждый её прыжок.

Спать малышке пора. Хоть и в радость игра.
Вновь кузнечик лихой скачет домой.
Мать ей снимет протез и наложит компресс.
В стороне постоят два детских костыля…