Не родись красивой…

В тот час, когда сбежала осень,
исхудавший день был на износе.
Ночь всю правил ветер: двор гол и пуст.
Утром деревья прижались в стыду,
тщетно пытаясь сокрыть наготу.
В этой среде любострастным в искус
жёг глаза розовый куст.

Тут оживился двор. Недаром
розы на кусте горят пожаром:
едок и силён любви аромат.
Зимнее утро, а розы в цвету!
И ветер, приметив их красоту,
новость разнёс: все, кто был не женат,
выбрать невесту спешат.

А сколько раз там, в светлой дали,
им, надменным, руку предлагали?!
Откровенно колким был диссонанс.
Каждый укол эго их услаждал:
льстило цветам — всё ж, был выбор немал.
Ветреность лета… Бац — осень! Сейчас
это последний их шанс.

Из охочих он явился первым.
Проявив пещерные манеры,
подарил сосульки вместо колье.
Лютый тиран, он явил им свой нрав,
спесь отморозив, плоть их сковав.
Гаснущий всплеск… Взгляд ушедшему вслед…
Блеск стылых роз в хрустале…

Кораблик

Данику, с надеждой

Сны, как листья в осень, кружат роем.
Видит кто-то в них себя героем:
во главе, во славе, в блеске сабель…
А ко мне, с весной, мой дом явился:
вырываю из тетради листик —
где весна, там должен плыть кораблик!
И вот уж бережно, как слабого птенца,
несу во двор к ручью свою усладу детства.
А миг спустя мы, два беспечных беглеца,
уже в манящую уходим неизвестность.
Недолго плаванье то длилось и кураж,
Едва промокнув, жалко сгорбилась бумага.
Кораблик смяк и без борьбы ушёл “в тираж”.
Пошли на дно мечты мои и он, бедняга.

Не успел размыться сон бедовый,
начал делать я кораблик новый.
На сей раз бумага — то, что надо!
Но, увы, не та уж гибкость в кисти
да забыл, как складывают листик.
И мечты давно в тон листопада.
Но всё равно, когда хмельным весенним днём,
ручьи шальные позовут в страну соблазнов,
малыш какой-то за бумажным кораблём
сбежит в пылу наивных грёз туда, где праздник.
И пусть удача, точно мамина любовь,
их бережёт в пути, что виделся мне вечным.
Пусть будет в радость ручейку рельеф любой.
А мальчик счастлив будет пусть! По-человечьи.

На войне, как на войне

Незахороненному солдату

На войне, как на войне.
Время мрачных перемен.
Будни — музыкой сирен.
Глас вождя — в наказ стране.

На войне, как на войне.
Месяц, год… — нам всё трудней:
враг совсем осатанел.
Он силён. Но мы — вдвойне!

А совсем недавно, по заре,
петухи кричали во дворе.
Грезил май. Цвела сирень.
На войне, как на войне.

На войне, как на войне.
Бойней бой. Металл в огне.
Пал один — есть пять взамен.
Жизнь и смерть равны в цене.

На войне, как на войне.
Сын, жена… в последнем сне.
Он с судьбой наедине.
Утро. Поле. Красный снег.

Почтальон в её окне.
“Что с ним? Ранен? Болен? Плен? —
Лишь бы жив!” Им хватит дней.
На войне, как на войне.

Обещал солдат в письме
быть с победою к весне.
Годы — скоростью комет.
А солдата нет и нет…

Сошла любовь

Вздох. Сухой поцелуй… И пустые глаза
смотрят так на меня равнодушно.
Для сошедшей любви нет дороги назад:
притворяться нам больше не нужно.

Не горит наш костёр — отсырели дрова:
мы друг друга согреть не сумели.
Нам бы в ссоре расстаться — забыты слова.
Мы чужие теперь и в постели.

Схоронился в ночи расставанья закат.
Тихий вечер прохладой пропитан.
В ночь и нам уходить.
За судьбой.
Наугад.
Быль прочитана.
Книга закрыта.

Юбилейная

  Моим друзьям

Судьбы волной нас смыло за кордон.
И дом родной уже давно снесён.
Но часто видится мне с тех времён
один и тот же дивный сон.
Мне снятся в белом пухе тополя
и с несравненным запахом земля.
Восторг от вроде бы обычных дней.
И тёплый пар от лошадей.

Там от любви сгорая, для зимы снимает
осень несравненный свой наряд.
И падают одежды наземь без надежды.
Об ушедшем листья шелестят.
Вот и нам под 60!

Не выглядят мои друзья точь-в-точь.
Нет с нами тех, кого забрала ночь.
Не оттого ль, когда совсем невмочь,
мы прогоняем мысли прочь?
И облегчает нашу скорбь рукав,
и к телефону тянется рука.
Костёр воспоминаний разожгут
всего лишь несколько минут.

От них далёким веет и душе теплее.
Может встречу нам они сулят.
И шустрый сводник-ветер соберёт нас вместе.
Дней страницы веером летят,
когда вам под 60!

А были шуточки, смех до ушей,
когда искали сзади нас «мышей».
И в бане мыло в заднице своей
терпел один большой еврей.
Нужду справляли на «очке» в метель,
где дверь срывало со своих петель.
Коньки с верёвкой. Братова шинель.
Всегда пустых карманов мель.

Там и любви познанье, аромат свиданий.
Там девчонки вновь той вижу взгляд.
День вечер растревожит, с ночью спать уложит.
А мои глаза уж не блестят,
Шутка ли! Под 60!

Мы водки влить стакан вовнутрь могли,
в грязи картошку в холод рыли мы.
Ходили к Яме, где земля в крови.
Там наше, что ни говори!
Уже мелеет страсти водоём,
но жизни жажду утоляем в нём.
К нам годы липнут снегом в грузный ком.
И, всё ж, легки мы на подьём.

И пусть, в любви сгорая, для зимы снимает
осень несравненный свой наряд.
Я в этот грустный вечер пью за нашу встречу!Улыбайтесь, как врачи велят.
Нам ведь только 60!