Двор

Кому не хочется найти приют в былом?
Кто ищет замок там, а кто шатёр.
Ведь в жизни каждого из нас был первый дом.
И у меня был первый дом с названьем… двор.
Там, вместо масляных картин, наряд иной —
в знакомо-въедливых цветах бельё.
Там туалет не для господ, сарай кривой…
Помойка там, крапивы куст… Пьянь и жульё.

Мир мечты, хмельной и сладкой,
где в комфорт страна и дом,
бросил б я и без оглядки
в тот свой двор ушёл пешком!

Прошли там сверстники мои немало школ,
наук мальчишеских — все до одной.
Там бытия уроки в кровь и я прошёл:
недаром, всё-таки, был двор мой проходной.
Там по ночам влететь в окно мог звёздный рой!
Деликатес веков там — с солью хлеб.
Лечил там души патефон тупой иглой.
Там будет мама дни и ночи ждать в окне.
И потому, когда в былом ищу приют,
нет для меня нужды в поводыре:
проложен памятью давно прямой маршрут
к родной обители на том дворе.

Мир из снов, хмельных и сладких,
где в ночлег — лачуга-дом…
Но будь он, тут же, без оглядки,
я б туда ушёл пешком!

Забытые

Гитарных струн минорный лад перебирая,
искал в его созвучьях чувственный мотив.
Но заблудился и забрёл в благостный край я —
гармоний прошлого. В архив
забытых.
Там песни — фрейлины двора дремлют в печали.
Там спят тревожно, отшумев давно, балы.
Вельможи-критики — и те сникли. — Молчанье.
И чаши полные хвалы
испиты.
Ах, до чего недолог век девиц-мелодий!
Царице-музыке по чести отслужив,
ушли в забвение: увы, стали не в моде.
Они ей больше не нужны.
И, всё же,
однажды чувственный слухач (в том же миноре)
прочтёт по клавишам иль струнам, как с листа,
любви кипящий океан! Ревности — море
слёз безутешных. — Красота
всё может!

Умножая любовь

Небо хмуро. Небо пучит.
Собирало небо в тучу
целый день так жадно облака.
Но бесценные излишки
пролила гроза под вспышки:
всё вино в свой не сольёшь бокал.
Жизнь всю алчен и азартен
суетился собиратель,
утоляя собственную блажь.
Но однажды ясным утром
осознал, вдруг, жизни мудрость:
всё, что с лишком, всё равно отдашь.

Хорошо богатым жить на свете:
миллион есть или грош.
А если есть, но мало? — Значит, беден. —
Ты богат, пока даёшь!

Был я, даже после свадьбы,
на любовь охоч и жаден.
А её ж не грех приумножать?
Понял я, но много позже,
там любви не станет больше,
где вокруг ограда и межа.
Если благо в радость, если
для любви в душе есть место,
что за смысл там её скрывать?
Хочешь больше? — Дай ей птицей
быть свободной! Чтоб плодиться.
Ведь любовь всему живому мать!

Хорошо богатым жить на свете:
миллион имей иль грош.
А если есть, но мало? — Значит, беден. —
Ты богат, пока даёшь!

Улица моя

Улице Ратомской

Вас нет.
Вы — сочный плод воображенья.
Во сне
забытый ощущаю вкус.
Мой дом…
Мой первый друг… Был здесь уже мне
знаком
мёд девичьих пьянящих уст.

В горечь хмель… В сладость дым…
Хаты и сады… —
Снится мне куцая
улица моя.

По ней
гонял галопом, ветер в гриву,
коней.
И на снегурках мчал с горы.
В рассвет
там пели петухи красиво.
И нет
роднее мест, чем те дворы!

Потный быт. Ссоры в кровь
голубятников.
Там в укор, всем нам в иск
“Ямы”* обелиск.

Пусть ты
тускла, корява и убога,
просты
все те, кому дала приют.
До слёз
всю жизнь благодарю я Б-га,
что рос,
любил, страдал — был счастлив тут!

Там, в ушедшей стране,
мама ждёт в окне.
Снится мне, радуя,
родина моя…

* “Яма” — место в бывшем минском  гетто, где было
расстреляно 5000 человек

Выпал из гнезда

Утро. Птичий гвалт в окно потопом.
Встал я, вышел: во дворе беда —
дуралей-птенец нерасторопный
ухитрился выпасть из гнезда.
Потерявший детство раньше срока,
он теперь совсем не защищён.
В этом мире, жадном и жестоком,
беззащитен — значит обречён.

Грустная история.
Так жизнь устроена.
В любой среде.
Беда открыла пасть? Слабей
ты? — Безопаснее
тебе в гнезде.

Ничего, малыш! Ты ж стал на ноги!
Раз не сдался, значит победил!
В этом мире столько одиноких.
Я ведь тоже, брат, считай, один.
Заблудился в тесном лабиринте,
хоть пока шлёт свет моя звезда.
Никому не нужный ржавый винтик,
я ведь тоже выпал из гнезда.

Грустная история.
Так жизнь устроена:
борьба в среде.
И, коль открыта пасть её,
всё ж, безопаснее
тем, кто в гнезде.

А когда накрыл его ладонью,
в ход пустил он клюв под птичий хор.
Драчуна отважного потом я
посадил повыше — на забор.
Вспомнил, вдруг, — сегодня ж воскресенье! —
Как-никак площадка есть на взлёт!
Пусть птенец, пусть ждут его паденья,
но такой боец не пропадёт!