Руки мамы беду отведут:
малыш
первый шажок сделал вперёд.
Во спасенье.
А там,
впереди,
ещё столько падений!
Подстели ему, Господи!

Сорванец, в страхе, влез выше всех. —
Престиж!
Влезть-то он влез,
а как спуститься, не знает.
Нет хода вперёд? —
Не беда.
Дай ход задний.
Подскажи ему, Господи!

Дерзкий юноша гонит в галоп коня.
Сумерки.
Конь слепо несётся к обрыву.
Здесь всаднику взять бы
не прямо, а криво.
Посвети ему, Господи!

Взгляд заблудшего жалок и пуст.
Огня? —
Искорки нет
в некогда жгучих глазищах!
Ещё молодой,
он дороги не ищет.
Озари его, Господи!

А мне свидетельствует память:
скандал — пустяк.
Ведь угли гасят не словами:
и раньше было всё не так.
А страсти всплеск, тепло волнами —
лишь угасания этап.

Да, слепота бывает вещей.
Но суть не в том.
Любовь глупа. Порок беспечен.
А честь? — Она особняком.
Тебе раскаиваться не в чем:
ты смотришь в завтра. Я — в былом.

Но зреть вперёд — способность зрячих!
Синдром межи…
А ведь могло быть всё иначе.
Как и подсказывала жизнь.
Но даже если рай маячит,
тепло ль сейчас  тебе, скажи?

Горизонт трубным голосом утро пропел:
для одержимых пора подниматься.
Мир — наважденье галлюцинаций.
Вот и я — в связке на горной тропе.

Узкая коварная, тропа моя витая.
Вверх скалой, обрывом вниз.
Но курс твой — на подьём!
Легко идти вдвоём,
мечтать, когда светает.
А небо и вершина в голубом.

Скоротечно слетели мелодии дня.
Вечер о прошлом хрипит саксофоном.
Жёлтой пустынею к цели бездонной
плавно дорога спускает меня.

Гладкая равнинная дорога столбовая,
ты хромого в сумерки
зовёшь за горизонт.
Один. Тоски сезон.
Бреду. Зачем? — Не знаю.
А небо то и та вершина — сон.

Что мне вечности гнев и горячность светил:
память — слепая и смертная штука.
Утро трубач возвещал. Ночь. — Ни звука.
Пел ты. Затих, вдруг. А кто уследил?..

И понял я, что этот суд не сон,
в тот миг, когда судьба защёлки на запястьях
замкнула. В пробуждение! Но он
к её тискам остался безучастен.

И, глядя в мир враждебный, он молчал,
мирно свесив немощные плечи.
Так в грустный вечер стройная свеча,
сгорая, убывает жалкой течью.

                                            предатель.

«предатель…» прочитал в потухшем взгляде.

В живом когда-то озорном лице
глаз бесцветность, пустота сознанья.
Опять незваной гостьей на крыльце
беда. Она сама пришла за данью.

И я ловил во взгляде “Помоги!“
Но гипноз тащил к обрыву друга.
Он не искал в тот день моей руки:
беда его забрала на поруки.

И это было не обман, не сон.
Не полёт свободный, а паденье.
И я молил крутой и дикий склон
ломать его и резать! Во спасенье!