Моим друзьям в Израиле

Хоть всё ещё жжёт осень, в палитре дней
спешен мазок, краски бедней — жмут сроки:
волей Творца мало отпущено ей.
А вам
выслал Он в дар две семёрки!
Гостьями к двум близнецам.

Им в ваших краях хватит тепла. С лихвой.
(Дай Б-г, в стране будет погода мирной.)
Солнца? — На всех! Близких? — Кагал неплохой:
ваш род
чувственный — значит, обширный.
Пусть он и дальше растёт!

Но в семьдесят семь страсти — худая тень.
Стынет азарт в зябкой среде желаний.
Грёз аромат сдуло ветрами затей.
Как вкус
любвеобильных свиданий.
Вальс лёгкий… медленный блюз…

Всё властнее ночь. Век предопределён.
Память месит годы в котомке «Было»,
чтобы ко сну вылепить прошлого клон. —
Сюжет,
что, как могла, так хранила
в тленной сумятице лет.

Осенний букет — красок краса и грусть:
старость — сезон сытный, да привкус горький.
Времени пульс. Праздник, и тот пресноват.
Так пусть
сладостью в дом две семёрки
с годик у вас погостят!

Алисе и Анжелине

Дождь с грозой. Но лето на износе.
Неземная страсть — в последнее тепло.
А мою любовь смывает в осень.
Ярким праздник был! Но время истекло.

Дождь строчит курсивом: «Не горюй.
Осень — сезон любви! Особенно последней.
Грозам не верь: любовь ничем не смоешь. — Сплетни!
Хватит любви тепла, пока с тобою летний
поцелуй.»

А гроза на речь дождя разрядом
режет слух: «Любовь я вижу не такой. —
Счастье там, где ты с любимой рядом!
Разлучила жизнь — стечёт любовь тоской.»

Небо цвет сменило. Тишь да гладь.
Чист горизонт. Прозрачна даль. — Любовь воспета.
Вот и закат зарёю — это осень где-то
слабым сулит любовь… И, всё ж, не осень — лето
буду ждать.

А на дворе соседнем оживление.
Сам повод — на любителя:
отрадное ли грустное событие —
хозяйки день рождения.
Но что есть праздник, а что нет,
судить не мне.

Там вина, яства. Гости разодетые.
Дня значимость букетами.
Улыбки, комплименты да обьятия.
И снова люди братьями!
А запахи! В искус и тут:
к столу влекут.

Всё громче смех. Всё многословней здравицы.
Хмелеет воздух вечера.
Доволен двор: теперь и им замечено —
гостям гулянка нравится.
Суббота. Пир пружиною.
Жизнь длинная…

Но вот программа вечера исчерпана.
Поодиночке, семьями
уходят гости (так уж предначертано).
Хозяйки взгляд рассеянный.
Судьба, ошибка ли вина? —
Опять одна.

Уснул соседний двор, а мой душевный сад
не спит: деревья шепчутся.
И будет вновь сочувственно всю ночь листва
мне петь про одиночество.
Что жизнь — причина важная:
своя у каждого…

Откружила ночью вьюга. Отмела.
Вылизав лик ночи добела.
Усыпила грусть. Свела печаль
за седую даль.
И уже к утру пейзаж земной
брезжил белизной.

Свет в окне со всей вселенной! Вид с крыльца:
чудо-ёлка в шубе из песца!
И, насколько может взгляд объять
девственную гладь,
улице тепло под пухом крыш.
Благодать. И тишь.

День был звонким и лучистым. А в итог,
к ночи, сдулся праздник, спал восторг.
И, хотя вослед блистали дни
дню тому сродни,
больше глаз не млел: сиянье, блик… —
к блеску глаз привык.

Смена чувствам в пробужденье? — Вот тебе
новый жанр погоды — оттепель.
Сумрачных сугробов телеса —
талая краса.
Дождь колюч и хлипок. Воздух квёл.
Сер пейзаж. И гол.

День ли ночь — унылый ряд. Тоски клише.
Зябко телу. Слякотно душе.
«Не горюй. Зима вся впереди.» —
ночь окошку: — «Жди.
Может где-то ветер, на бегу,
соблазнил пургу…»