Потускневший в свете сотен тысяч лун
смотрит на дорогу старожил валун.
Крик возниц. Лошадей храп.
Господин. Но при нём раб.
Всё, как шло. Суеты быль.
Та же грязь. Грязи нет — пыль.

Те же транспаранты. Полузрячих строй.
Та же цель. И тот же проводник слепой.
Плач глупца. Хитреца смех.
Пост, мольба, а вослед… грех.
Честь? — В цене. Ей цена — грош.
Правда? — Есть. Но кругом ложь.

Смотрит на дорогу столько лет молчун:
нет, не потускнела жизнь за тыщи лун.
Все спешат на мирской бал.
Счастье там пьют до дна. В залп!
Норовят жить во всю прыть.
Видно им легче так жить…

Бывает: с виду — люмпен, а в жизни — важный барин.
Как наш сосед: тот мясником работал на базаре.
В хозяйстве дом, машина. В охране зверь-амбал.
За ними в щель я часто наблюдал.

Швырял мясник овчарке кровавый шмат. Однако
нутром дрожал не пёс, а я — голодный, как собака.
Хозяин жил небедно, да и у пса, кажись,
была уж вовсе не собачья жизнь.

А мы? Отец-калека, мать — билетёршей в бане.
Бывало мясо и у нас. Но больше как названье.
Зато от пуза яблок таскал я в дом не раз,
в заборе мясника проделав лаз.

Да, что сосед! — По мясу в России изобилье!
Такие были мясники! И столько нарубили!
Что ж, труд любой почётен. И, всё же, с давних пор
из всех орудий главным здесь — топор!

Мясник — работник нужный. Но только жизни ради!
Сосед, возможно, был куркуль. Зато некровожаден.
Да, и собака тоже ко мне была добра.
И я тот сад так и не обобрал…

             Моим родителям

И вновь я на допросе.
И прямых улик… — внахлёст!
И снова ставит осень,
предо мной ребром вопрос:
«Каешься, что грешный?
Память боль твоя? — Не лги!
Что же ты, сердешный,
так и не вернул долги?»

А я молчу. Не время
спорить: есть всему свой срок.
Век нести мне бремя.
До конца земных дорог.
Я на пути порожнем
дам ответ, в даль бросив взгляд:
«Те, кому был должен, —
мне мои долги простят.»

Забытому солдату той войны

В предсмертной аритмии бьёт огня аорта —
свирепо хлещет обречённый враг.
Морозным днём к земле опять прижалась рота
в одной из неудавшихся атак.

Ударили сперва почти без подготовки:
приказ «Взять высоту любой ценой!»
Но тотчас остудил порыв противник ловкий
свинцовой, леденящей жизнь, волной.

К ладони липнет ствол, а враг — калачик тёртый,
но рота тоже не из квёлых — ждёт,
когда клич по цепи подымет даже мёртвых:
“За Родину! За Сталина! Вперёд!”

Судьба над нею рыщет с ядовитым жалом.
И, всё же, рота высоту возьмёт.
В атаке, не за страх, она к земле прижалась.
А живых в ней на неполный взвод.