Как зарядит день к заре вечерней
и забьётся тень в тупик,
баньку, да погорячее,
на двоих нам растопи.
Скочегарь, чтоб обжигало уши.
В разогрев. А после мы
отогреем нежно души
веничком берёзовым.

Мне б отмыть налёт липучей грязи,
что в миру зовётся злом.
Думы добела б отпарить.
Горечь сбросить перед сном.
Пусть вольётся в сон прохладой ночи
мятный запах чабреца.
Пусть во крах дурных пророчеств
жар пугнёт судьбу с крыльца.

Дров последний крик — и выйдет паром
камня справедливый гнев:
нет, не стал добрее этот старый
грешный мир. Внутри и вне.
И, всё же, шлак, вонючий пот скитаний
заносить негоже в дом.
Ничего нет лучше бани
напоследок… перед сном.

Вот и к дому, наконец, подъезжаем.
Дно телеги — небу знак: разгрузились.
Голова в поклон. Под шаг. Губы в мыле.
Потерпи. Ещё чуток. Распрягаю.

Впору сбрасывать гужи да оглобли.
А пока супонь хотя бы ослаблю.
Впредь ходи без хомута. Так удобней.
А рубцы? — Сойдут легко… за медали.

Посмотри: уже открыты ворота.
Будто б рай нам обещают? За гранью?
Там ли боли нет? И гноя, и пота?
Там безвременный ночлег? — Распрягаю.

Там растёт овёс. Там сладкие травы.
А меня бокал ждёт. Полный до краю.
Говорят, там ни наветов, ни травли.
Что ж, доверимся, дружок? — Распрягаю.

Вспомни, сколько раз, сбиваясь с дороги,
всё ж, добра и мы раздали немало.
Нам ответной бы любви. Хоть немного.
А досталось? — Только грусть. И усталость.

Мы с тобой наспотыкалися вдоволь
по ухабищам судьбы. Ноги сбиты.
Но дорога, что ведёт прямо к дому,
обещает нам покой. И в избыток.

Там прохлады мир. Там вечности лучик
растворит нас в тишине благозвучной.
Затеряемся в приветливой дали.
Не нужны мы никому. Распрягаю…

Толстячок-старик. Осанка набекрень.
Коротышка-серость с лысиной в морщинах. —
Наблюдает леса жизнь бывалый пень:
там в среде живой всё по-прежнему.
Локоть в бок соседу вставив в тесноте,
лезут бабы-липы и дубы-мужчины.
Ох, как прут они к желанной высоте!
Как спешат взойти в сытой жадности!

На собратьев мудрый зритель смотрит вверх. —
Благодать! Мир искушений. Мир утех.
Листья, ветки, ствол… — цвети и набухай!
Краски века: жизнь беспутна и лиха!

Он и сам пинал слабейшего под дых,
как и все, толкаясь в поисках услады.
Благо, силой был и ростом на троих.
Жировал в отвал. Жил и властвовал.
Мощь его давным давно не на слуху,
но зато постиг он истину в награду:
красота, богатство, званья — всё в труху
жизнью-мельницей перемелется.

На собратьев мудрый зритель смотрит вверх.
Что сказать им? — Слеп и призрачен успех.
Веток связи, ствол-костяк, листвы меха…
А по сути древесина и… труха.